Хроники забытых сновидений [litres] - Елена Олеговна Долгопят

Колей. Он оглядывался, улыбался ободряюще. Нина удивлялась, отчего у него такое праздничное лицо.

Сдали багаж, получили посадочные талоны.

– Будешь смотреть в иллюминатор, – обещал Коля, – наблюдать землю и облака. Пойдем, пойдем, не тормози.

– Куда?

– Второй этаж, дьюти-фри, кофе, все дела.

Нина впервые летела за границу, и все ей было внове.

И так она ждала это путешествие, так готовилась! Про страну читала, про древних богов. Карту побережья наизусть выучила.

Он взял ее за руку, повел к движущейся лестнице. Нина вдруг остановилась.

– Что? – спросил Коля.

Она смотрела на уходящие вверх ступени.

– Что? – Коля переспросил с некоторым уже раздражением. – Нина! Ты меня слышишь?

– Я слышу. И ты меня послушай. Коля, милый, я не могу, я должна к бабушке, извини.

– Мы багаж сдали.

– Бог с ним.

– Нина, ты помнишь, сколько я заплатил за эту поездку?

– Бог с ними, с деньгами.

– Я ведь не Абрамович.

– Да, конечно, и хорошо, что не Абрамович. Мы же справимся, заработаем.

– Нина.

– Коля.

– Ты прекрасно знаешь, как я мечтал об этой поездке.

– А я!

– И всё к черту из-за дурацкой открытки?

– Я чувствую, что открытка не дурацкая.

Коля молчал. Нина смотрела на него виновато. Люди в летних одеждах поднимались наверх. У них все было хорошо, они свои беды оставили за стеклянными стенами аэропорта и поднимались налегке.

Коля молчал. Нина ждала, не торопила. Аэропорт гудел.

– Дело твое, – произнес Коля холодно.

– Колечка, ты меня сейчас не понимаешь, но после поймешь.

Коля ее не слушал.

– Вот тебе деньги, – он ткнул ей в руки бумажник. – Можешь ехать куда пожелаешь, а я полечу к морю. Если передумаешь, буду рад.

И он ступил на лестницу.

Нина потрясенно смотрела ему в спину.

Позвонила Витьке, чтобы рванул на Главпочтампт и отбил телеграмму.

Домой после аэропорта она не заехала, сразу отправилась на вокзал. Билет достался на верхнюю полку, в плацкартный вагон.

Душно. Синий ночной свет. Неспокойный, дорожный. Дыхание спящих. Окно зашторено наглухо. Негромкий женский голос бормочет:

– Я бы добавила майонез…

Женский голос бормочет, Нина согревается под теплым одеялом и засыпает.

На вторые сутки, под утро, ее растолкала проводница:

– Станция Бор.

– Что? А? Сейчас, сейчас, я мигом.

Поезд сбрасывал скорость. Нина и проводница стояли в тамбуре. Оконце в дверях запотело.

– Холодно, – сказала проводница. И взглянула на голые Нинины ноги.

Поезд шел совсем тихо. Проводница отворила дверь, подняла железный люк над лесенкой.

Поезд встал.

Последняя ступенька оказалась над землей высоко. Нина спрыгнула. Крикнула снизу:

– Спасибо!

И тут же состав тронулся. Медленно, сонно.

– Удачи.

Шел, шел и ушел, оставил ее одну.

Нина огляделась. Горел единственный фонарь. Нина встала под его свет, чтобы Вася увидел наверняка. Если он, конечно, получил телеграмму, не заболел, не наплевал. Если он существует.

Нина ждала.

Она услышала шаги, не быстрые и не медленные, ровные. Она смотрела в ту сторону, откуда, как ей казалось, они доносились. Шаги вдруг смолкли. Тишина.

Невыносимо.

Нина крикнула:

– Вася!

И тут же отозвался низкий мужской голос:

– Я.

Тишина.

Шаги.

В круг света вступил худощавый подросток. Никак не более четырнадцати лет. Он объяснил:

– У меня шнурок распустился, я завязывал.

Нина молчала.

– Здравствуйте. У вас только сумка?

– Здравствуй. Как видишь. Был еще чемодан, да сплыл. Улетел.

Вася посмотрел недоуменно.

– Как бабушка?

– Потихоньку.

Они пересекли железнодорожные пути и оказались на небольшой площади при станционном домишке с темными ночными окнами. Под навесом теплилась лампочка, скудно освещала старенькие «жигули».

Домишко, тусклый свет лампы, машина. Все это чудилось кадром из давно позабытого фильма.

– Вы впереди сядете?

– Сзади.

Вася отворил дверцу. Забрался на водительское сиденье. Оглянулся:

– Всё нормально?

– Тесновато. Стекло можно поднять?

– Конечно.

– А права у тебя есть?

– Конечно.

– Покажи.

– Я не захватил.

– Удивительно.

– У меня в другой куртке, в кармане. Я забыл.

Вася отвечал простодушно-искренно. Нина более вопросов не задавала.

Мотор забормотал, фары осветили дорогу. Машина мягко тронулась.

В прежние времена Нина бывала на станции только днем. Толпа томилась, ждала автобус. Тетки бежали к поезду, соблазняли пассажиров отварной картошкой, малосольными огурцами, пирожками с повидлом. В пристанционном домике располагались билетная касса и зал ожидания. Уборщица гремела ведром.

Машина катила медленно. Переваливалась через ямы и вновь выравнивала ход.

Автобус ходил к ним от станции по этой самой дороге. Нина помнила, что он был небольшой, помнила, как все стихали, когда он наконец отправлялся в путь.

Нина узнала мост (мосток).

Вспомнила речушку (они бегали сюда купаться, золотые песчинки прилипали к коже).

Взгорок (зимой катание на лыжах, кто дальше, кто до реки; лыжи у нее были короткие, скользкие, злые, долго она их приручала).

Дерево (старшие ребята подсаживали на толстую ветку).

Все казалось и чужим, и своим; почти исчезнувшим.

Забор.

Низкий Васин голос:

– Приехали.

Машина уже стояла. Фары освещали тропинку, она вела к калитке.

Вася обернулся. Предупредил негромко:

– Баба Саша спит.

– Не ждет?

– Я не говорил ей, что вы приедете. Чтоб не переживала. А то вдруг поезд опоздает или у нас какая поломка.

Нина ничего на это не сказала. Отворила дверцу и выбралась из машины.

– Погодите. Я с вами.

Вася отворил калитку и пропустил Нину вперед.

Все окна в доме были темные.

Дверь Вася отворил своим ключом. Прошептал:

– Будить не станем, а то напугается спросонья. Утром зато будет радость.

Нина медлила на пороге.

– Очень уж там темно, – сказала.

– Это так кажется. На улице фонарь светит. Прямо в окна.

– А ты тоже со мной пойдешь?

– Нет, не пойду, зачем?

– А ключ?

Он смотрел непонимающе.

– Зачем тебе ключ от нашего дома, отдай мне.

– Конечно.

Он положил ей на ладонь старый, абсолютно прежний ключ.

– Я вам постель постелил. На диване.

– Спасибо. Не стоило. Спасибо еще раз. Всего доброго. Спокойной ночи.

– И вам. Вы постарайтесь, не будите ее.

– Я поняла.

– А то она всполошится, если вдруг, да еще посреди ночи.

– Я поняла.

Нина смотрела на него отстраненно, холодно.

– Да, – спохватился он. – Да.

Он уехал. Нина дождалась тишины.

Она вошла в дом. Привычно заложила засовом дверь.

Терраска. На столе россыпью золотая китайка. Так и помнилось. Коридор. Дверь в чулан чуть приоткрыта. Темно за ней, черно. Там на стене у плиты, над красным газовым баллоном, должна висеть картинка: белый ствол березы на фоне безоблачной синевы.

Дверь в комнату. Обита по-прежнему клеенкой.

Нина нащупала ручку, потянула на себя. Дверь подалась. Не заскрипела, как прежде, наверно, заботливый Вася смазал петли машинным маслом.

Кухня.

Фонарь светил сквозь ветви яблонь, сквозь листву. На диване белела постель. На